В гриве спутались птицы саванн
И плетут свои серые гнезда.
Кровь в глазах, потому, что мой мозг -- капкан,
Кровь на деснах, на лбу коросты;

Здесь ни сна нет, ни яви, ни шорохов,
Ни воды, ни еды, впрочем, голода тоже,
Даже странно бывает мне, --
Здесь явления слишком похожи:

Плавить бронзу и олово,
Превращая в пространство печей время мутных равнин,
До утра слушать музыку льда.
Никогда
С этим львом не бывало,
Чтобы был он настолько один.

Старых деревьев
Тень на полу.
Плотные шторы, две пары окон.
Видно Луну.

В дальнем углу
Белые призраки лет,
Отблески лунных лучей —

Кто-то и Что-то сверкают глазами,
Кто-то и Что-то, седые, как луни,
Ждут, когда дети заснут.

Лампы болезненный отсвет,
Доски забора скрипят.

Как-то и Где-то стремятся под стены,
Как-то и Где-то купили прицелы,
Как-то и Где-то готовы стрелять.

Тень на полу.
Старых деревьев нет.
Шторы истлели, лампа сгорела, однако
В углу
Так же нахмурясь, и так же бесшумно
Борятся Кто-то и Где-то,
Что-то и Как-то.

Нет, нет.
Мы хотим красоты, вероятно, своей, вероятно, кому-то другому,
Возможно, вокруг.
И внезапно и вдруг, пара слов, будто в стену соседи — тук, тук.

Да-да?

Что такое? Вот черт. Как некстати...
Проходят, гирляндой несчастий мотаясь на столб нашей жизни, года.
Отнюдь не мученье, позвольте поспорить, местами приятно.

Считаете, спорно? Конечно, конечно. Местами противно,
Недели сливаются в жирные пятна.
Но все же — приятно, но все же — терпимо.

Город без музыки речи движения
Город угасших огней неба звезд
Город всех мыслей прео-
бражение
Город задумался мною всерьез

Город из мраморных трав и бордюров
Город вдыхает в себя черный смрад
Город пускает машины аллюром
Город районами давит назад

Город старинных факельных шествий
Город евреев, город рабов
Город таких и сяких происшествий
Город гремит кандалами мозгов

Город без музыки речи движения
Город стучит по ветвям по стеклу
Город по кафелю шлет сообщения
Город шепнул мне, когда я умру.

Как оказаться бы снова
В зное умерших полудней,
В листьях, шумящих за стенами,
Солнцах желтеющих будней?

В мире предельно неправильном.
Стены — бетонной громадиной,
И — пустота белопенная, грязная, дымная, смрадная;

В мире, где осенью холодно,
Утром — замерзшие лужи; все друг на друга похожи,
И высота запредельного
режет морозом по коже;

Там пустота — безразличная, будто небо спустилось,
Может, причудилось мне,
Что вечность освободилась?

Ты -
В интересах прозрачности,
Белого августа инеем ляг на пределы;

Кожа - сопротивление,
Мы не похожи.
Лишние тряпки - долой.

И -
В интересах забвения -
Просто засни. Будто и не было белого августа;

Будто бы не было белого августа с инеем,
Снегом, дождями и вьюгами...

Вьюга - вот странное слово.
Вьюга в глазах - и злость.

Ты -
Просто, без умысла -
Ты лицемерная, Янус вздыхает от зависти;

Тихо, спокойно - гудбай.

Вот в один из таких же солнечных ветреных дней
Сто лет назад я ловил тонких бабочек
Потом время вдруг взяло и!... помчалось,
Скорей, скорей, Выпрыгивая босыми ногами из теплых
домашних тапочек.

Да, тонких цветных бабочек, руками - черными от грязи,
Валяясь в подсыхающей после зимы траве,
Разглядывал остатки фотографий и - бумага
Стала связью,
воспламенилась, разорвалась в закипающей струе.

За каждой кочкой мне мерещилась угроза,
И я сминал в руках приклады пистолетов-пулеметов;
Теперь давно покой и тишина.
И пустота. Один я. Нет вопросов.
И по ночам я вспоминаю - в этот день
Там, где-то в снах моих, под городом Берлином
Среди остатков плоти и наркоза,
Пробившись к солнцу на пути недлинном,
Цвели, как лунный отблеск, туберозы.